© Ирина Петрова

По Крыму - Пушкину вослед

Часть 3. «Я объехал полуденный берег»


 

5 сентября      

Пушкин с Раевскими (Н.Н.-ст. и Н.Н.-мл.) верхами едут из Гурзуфа тропой через Ай-Данильский лес [44] до Никитского сада и далее до Ялты (тогда маленькая деревушка на берегу моря); отсюда подъём на Аутку и оттуда через Ореанду, Кореиз; далее вниз через Мисхор до Алупки [45]. Здесь ночевка в татарском дворе [Л.1].

 

Там на брегу, где дремлет лес священный,
Твоё я имя повторял;
Там часто я бродил уединенный
И в даль глядел... и милой встречи ждал.


II, 359

Редеет облаков летучая гряда;
Звезда печальная, вечерняя звезда,
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины;
Люблю твой слабый свет в небесной вышине:
Он думы разбудил, уснувшие во мне.
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где все для сердца мило,
Где стройны тополы в долинах вознеслись,
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис
И сладостно шумят полуденные волны.
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень -
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.
[46]


II, 23


 

6 сентября      

Из Алупки едут к берегу до Симеиза, здесь обход горы Кошки со стороны моря. Подъем через Кикинеизы, по Чертовой лестнице в Байдарскую долину. Георгиевский монастырь. Ночёвка [Л.1].

 

В Путевых заметках (1825 г.) А.С.Грибоедова о пути в обход горы Кошки читаем:
“Проезжаем сквозь теснины частию нависших и в море обрушенных громад, другая на суше, над нею прямо обломанный утес, повсюду разрушение...” [Л.12].


НЕРЕИДА

Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел Нереиду.
Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть:
Над ясной влагою - полубогиня грудь
Младую, белую как лебедь, воздымала
И пену из власов струёю выжимала.

II, 22

 

“Я объехал полуденный берег, и путешествие М. [47] оживило во мне много воспоминаний; но страшный переход его по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти [48]. По Горной лестнице [49] взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным, восточным обрядом...
Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная берёза! сердце моё сжалось: я начал уже тосковать о милом полудне, хотя всё ещё находился в Тавриде, всё ещё видел и тополи и виноградные лозы...” VI, 634


К ***

Зачем безвременную скуку
Зловещей думою питать,
И неизбежную разлуку
В уныньи робком ожидать?
И так уж близок день страданья!
Один, в тиши пустых полей,
Ты будешь звать воспоминанья
Потерянных тобою дней!
Тогда изгнаньем и могилой,
Несчастный! будешь ты готов
Купить хоть слово девы милой,
Хоть легкий шум ее шагов.
[50]

II, 10


 

7 сентября       Осмотр развалин около Георгиевского монастыря, по преданию древнего храма Артемиды и памятника дружбы, храма Орестеонов. Заезжают на мыс Фиолент (вблизи Георгиевского монастыря) [Л.1].

 

“Георгиевский монастырь [51] и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы [52]. Видно, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по край мере тут посетили меня рифмы. Я думал стихами. Вот они...” VI, 634

ЧААДАЕВУ [53]

К чему холодные сомненья? [54]
Я верю: здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья;
Здесь успокоена была
Вражда свирепой Эвмениды:
Здесь провозвестница Тавриды
На брата руку занесла;
На сих развалинах свершилось
Святое дружбы торжество,
И душ великих божество
Своим созданьем возгордилось.
[55]
..............................................
Чадаев, помнишь ли былое?
Давно ль с восторгом молодым
Я мыслил имя роковое
Предать развалинам иным?
Но в сердце, бурями смиренном,
Теперь и лень, и тишина,
И, в умиленьи вдохновенном,
На камне, дружбой освященном,
Пишу я наши имена.

II, 213

 

7 сентября,     
продолжение
...Оставляя слева Севастополь [56], направляются Балаклавской дорогой (мимо Черкес-Кериена) [57] Бахчисарай, куда Пушкин приезжает больной лихорадкой. В Бахчисарае ночевка. [Л.1].

Покинув север наконец,
Пиры надолго забывая,
Я посетил Бахчисарая
В забвеньи дремлющий дворец.


"Бахчисарайский фонтан", IV, 191


Настала ночь, покрылись тенью
Тавриды сладостной поля;
Вдали под тихой лавров сенью
Я слышу пенье соловья.
За хором звезд луна восходит,
Она с безоблачных небес
На долы, на холмы, на лес
Сиянье томное наводит.
Покрыты белой пеленой,
Как тени легкие мелькая,
По улицам Бахчисарая,
Из дома в дом, одна к другой,
Простых татар спешат супруги
Делить вечерние досуги.


"Бахчисарайский фонтан", IV, 183


 

8 сентября       Осматривают ханский дворец (Хан-Сарай) [58] и в нем фонтан “Сельсибийль” (“Райский источник”). Из Бахчисарая едут в Симферополь [Л.1].

 

“...В Бахчисарай приехал я больной. Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его, называя la fontaine des larmes [59]. Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. N.N. почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище.” VI, 635


Среди безмолвных переходов
Бродил я там, где бич народов,
Татарин буйный пировал
И после ужасов набега
В роскошной лени утопал.
Ещё поныне дышит нега
В пустых покоях и садах;
Играют воды, рдеют розы,
И вьются виноградны лозы,
И злато блещет на стенах.
Я видел ветхие решетки,
За коими, в своей весне,
Янтарны разбирая четки,
Вздыхали жены в тишине.
Я видел ханское кладбище,
Владык последнее жилище.
Сии надгробные столбы,
Венчанны мраморной чалмою,
Казалось мне, завет судьбы
Гласили внятною молвою.
Где скрылись ханы? Где гарем?
Кругом всё тихо, всё уныло,
Всё изменилось... но не тем
В то время сердце полно было:
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью,
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью,
И по дворцу летучей тенью
Мелькала дева предо мной!..
Чью тень, о други, видел я?
Скажите мне: чей образ нежный
Тогда преследовал меня
Неотразимый, неизбежный?
Марии ль чистая душа
Являлась мне, или Зарема
Носилась, ревностью дыша,
Средь опустелого гарема?
Я помню столь же милый взгляд
И красоту еще земную,
Все думы сердца к ней летят,
Об ней в изгнании тоскую - ...


"Бахчисарайский фонтан", IV, 191


“...Я прочел ему [60] отрывки из Бахчисарайского фонтана (новой моей поэмы), сказав, что я не желал бы ее напечатать, потому что многие места относятся к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблен [61], и что роль Петрарки мне не по нутру…”

Из письма к Л.С.Пушкину из Одессы, авг. 1823 г.; Х, 64


ФОНТАНУ БАХЧИСАРАЙСКОГО ДВОРЦА

Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слёзы.
Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, лейся, ключ отрадный!
Журчи, журчи свою мне быль...
Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочёл я дальной;
Но о Марии ты молчал...

Светило бедное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?

Иль только сон воображенья
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?

II, 201


 

9 сентября       В Симферополе [62] у губернатора А.Н.Баранова [63] обедают Н.Н.Раевский-ст., гр. А.Ф.Ланжерон, А.М.Бороздин [64] и Гераков [Л.1].

 

Как милы темные красы
Ночей роскошного Востока!
Как сладко льются их часы
Для обожателей Пророка!
Какая нега в их домах,
В очаровательных садах,
В тиши гаремов безопасных,
Где под влиянием луны
Все полно тайн и тишины
И вдохновений сладострастных.


"Бахчисарайский фонтан", IV, 184


ТАЛИСМАН [65]

Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы,
Где луна теплее блещет
В сладкий час вечерней мглы,
Где в гаремах наслаждаясь
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.

И, ласкаясь, говорила:
“Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.

И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых стран,
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман...

Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя -
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!”

III, 35


 

12...17? сентября    Пушкин с Н.Н.Раевским-старшим у губернатора А.Н.Баранова. Отъезд Пушкина из Симферополя в Одессу [66] [Л.1].

 

Приду ли вновь, поклонник Муз и мира -
Забыв Молву и света суеты
На берегах веселого Салгира
Воспоминать души моей мечты?
В моих руках Овидиева лира
Счастливая певица красоты
Певица нег, изгнанья и разлуки
Найдет ли вновь свои живые звуки.


Из черновиков; 2, 616


Так, если удаляться можно
Оттоль, где вечный свет горит,
Где счастье вечно непреложно,
Мой дух к Юрзуфу прилетит.
Счастливый край, где блещут воды,
Лаская пышные брега,
И светлой роскошью природы
Озарены холмы, луга,
Где скал нахмуренные своды
...........................................


"Таврида", II, 107


ПРИМЕЧАНИЯ

[44] “Ай” - святой (татар.) Лес тянулся по склону горы до самого моря несколько верст.

[45] Хорошей дороги вдоль побережья тогда не было. До Алупки была колесная дорога: вдоль берега до Ялты (греческой деревушки в 13 домов), далее - высоко над берегом через деревню Аутку (ныне Чехово - район Ялты) до Кореиза. Затем - спуск к Мисхору, где еще в XVIII веке был разбит парк, и далее до Алупки (село в 40 дворов среди каменных глыб, мечеть, сады и нижний парк, посаженный при Потемкине). За Алупкой - узкая конная тропа среди камней. Через пять лет этим маршрутом поедет А.С.Грибоедов и опишет его в своем путевом дневнике.

[46] Полагают, что последние строки относятся к Ек.Раевской.

[47] “М.” - Муравьев-Апостол Иван Матвеевич (1768-1851) - дипломат, писатель, автор книги “Путешествие по Тавриде в 1820 году”. СПб, 1823.

[48] Муравьев описывал трудности перехода в хаосе каменных глыб.

[49] Древний проход через Крымские горы (начинается вблизи нынешнего пос. Оползневое), известный как “Чертова лестница” (“Шайтан-Мердвень”).

[50] Высказывается предположение, что стихотворение адресовано Ек.Раевской.

[51] Георгиевский монастырь основан в IX веке. В XIX в. он являлся одним из главных “экскурсионных объектов” Крыма, чему способствовало его очень эффектное местоположение: высоко над живописной бухтой, позднее запечатленной художниками И.К.Айвазовским, А.П.Боголюбовым и др. Во времена Пушкина монастырь находился в упадке и бедности.

[52] На мысе Фиолент в начале XIX века находились развалины, которые многие соотносили с известным в древнем мире храмом Дианы у херсонеситов.

[53] Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856) - мыслитель и публицист, друг А.С.Пушкина. В 1808-1811 гг. учился в Московском университете, в 1812-1814 гг. участвовал в Отечественной войне и в заграничных походах. С начала 1816 г. служил в лейб-гвардии гусарском полку, стоявшем в Царском селе. Здесь и произошло знакомство Чаадаева и Пушкина, тогда еще лицеиста. Чаадаев был близок со многими будущими декабристами и как член масонской ложи “Соединенных друзей”, и как член “Союза благоденствия”, хотя к целям тайных обществ относился скептически. После выхода в 1821 году в отставку несколько лет провел за границей, где глубоко ознакомился с религиозно-философскими учениями того времени. По возвращении находился под тайным надзором. После опубликования в 1836 году в “Талисмане” одного из его знаменитых “Философических писем” был официально объявлен сумасшедшим, но оставлен на свободе. Жил в Москве, похоронен в Донском монастыре.

[54] И.М.Муравьев-Апостол высказывал сомнение в том, что храм Дианы находился у Георгиевского монастыря.

[55] В стихотворении имеется ввиду известный миф об Ифигении, богами перенесенной в Тавриду, о ее брате Оресте и его друге Пиладе.

[56] Все исследователи сходятся в том, что Пушкин “оставил слева Севастополь, не доехав до города пять-шесть верст”. Конечно, это странное непосещение можно объяснить как недомоганием поэта, так и недостатком времени. Но... ведь Севастополь - это детище Потемкина, там общество морских офицеров-петербуржцев, там легендарный Херсонес! Не связано ли это с необходимостью в военной крепости предъявлять и отмечать документы? (у Грибоедова читаем: “Едем в Севастополь..., берем вправо, в заставу” [Л.12, С.428]; а днем раньше, в знаменитой своей бухтой Балаклаве, куда Пушкин тоже не заглянул, хотя был рядом, Грибоедов упоминает “дежурного капитана”). Ведь в “пашпорте”, выданном Пушкину Коллегией Иностранных дел “майя 5 дня 1820 г.”, было сказано, что он направляется к генералу Инзову, и Севастополь тут был явно не “на трассе”. И все же Севастополь упоминается в документах, связанных с этим путешествием Раевских. Так, 20 августа феодосийский исправник докладывал своему губернатору, что “Его Высокопревосходительство (т. е. ген. Раевский - И.П.) изволили отправиться из Феодосии на брандвахте морем до Севастополя” [Л.9]. А в газете “Слава Севастополя” в окт. 1980 г. была опубликована заметка Е.Веникеева, где тот поведал о подорожной на 12 лошадей, которую получила в Севастополе С.А.Раевская 2 октября 1820 г. Возможно, что женщины Раевские (и их сопровождающие) добирались до Бахчисарая, где они воссоединились с Н.Н.Раевским и Пушкиным, через Севастополь (морем, поскольку дорог не было), а также то, что они задержались в Крыму до октября.

[57] Черкес-Кермен (Эски-Кермен) [Л.14] - средневековый “пещерный город” и одноименная деревушка у его подножия (ныне не существующая) на пути из Балаклавы в Бахчисарай.

[58] Бахчисарай стал столицей и резиденцией крымского хана уже после захвата в 1475 г. полуострова Турцией. Дворец, который посетил Пушкин, был выстроен в середине XVIII века (прежний сгорел во время русско-турецкой войны в 1736 г. [Л.9]).

[59] “Фонтан слез” (франц.)

[60] “Ему” - Туманскому. Василий Иванович Туманский (1800-1860) - одесский приятель Пушкина, поэт; служил в канцелярии графа Воронцова. Как пишет Пушкин в этом же письме, “он добрый малый, да иногда врет”.

[61] Бартенев пишет: “Вероятно, это та самая женщина, про которую Пушкин говорил, что поэма “Бахчисарайский фонтан” есть не что иное, как переложение в стихи ее рассказа. [Л.2] Некоторые видят в этом К** начальную букву имени Катерина и связывают это с Екатериной Раевской, однако, не имея на то доказательств, останавливаются на мнении, что К** - абстрактный символ. Однако, в дни пребывания в Гурзуфе, поэт, как упоминается в [Л.9], мог встречаться там с еще одной Катериной: племянницей генерала Раевского Екатериной Андреевной Бороздиной, проживавшей с матерью Софьей Львовной (урожд. Давыдовой, сестрой Н.Н.Раевского по матери) в имении Кучук-Ламбат к северу от Гурзуфа. Е.А.Бороздина выросла в Крыму: ее отец, А.М.Бороздин, в 1807-1816 г. был таврическим губернатором. Может быть, она поведала Пушкину эту легенду? На это наводят строки “Бахчисарайского фонтана”:

Младые девы в той стране
Преданье старины узнали,
И мрачный памятник оне
Фонтаном слез именовали.


"Бахчисарайский фонтан", IV, 190


Однако, вероятно, ближе всех к истине подошел проф. Л.П.Гроссман, считавший, что К** есть Софья Потоцкая, которая, как уже упоминалось, много жила в Крыму и обладала “поэтическим воображением” [Л.9]. В 1821 году она вышла замуж за ген. П.Д.Киселева. Так что К**, возможно, следует читать как “Киселева”. Легенду же она могла поведать прежде, т. е. в период 1817-1820 гг. в Петербурге. Подобная версия высказывается в [Л.6].

[62] Симферополь стал центром Таврической губернии в 1802 г. Старое его название - Ак-Мечеть. В те времена город делился на три части: территория дворца наследника хана с большим садом и обильным питьевым фонтаном, старый город (население - греки, армяне, татары, цыгане), в котором была большая мечеть и при ней медресе, и новый город с домом губернатора, Петропавловским собором, с правильной планировкой улиц (нынешний центр) и хорошим городским садом на берегу р. Салгир.

[63] Александр Николаевич Баранов (1793-1821) - таврический губернатор в 1819-21 гг. По словам Бартенева, “это был даровитый юноша, поэт и один из приятелей Пушкина”. Он принадлежал к тому же кругу, что и Пушкин, был близок к братьям Тургеневым. Его деятельность в Крыму, направленная на подъем края, просвещение населения, улучшение органов правления, отличалась бескорыстием и справедливостью. Весной 1821 года, узнав о смерти Баранова, Пушкин запишет в своем дневнике: “Баранов умер, жаль честного гражданина, умного человека”. В числе лиц, присутствовавших на обеде у Баранова, в [Л.1] не упомянут Пушкин. Однако его отсутствие невероятно. Гераков, на основании записей которого составлен перечень, не упоминает еще многих, бывших на обеде (дочь А.М.Бороздина Марию, семейство Офрен и др.) [Л.9]. Наиболее вероятно, что Пушкин жил в доме губернатора; Н.Н.Раевский останавливался в доме профессора химии Дессера.

[64] Андрей Михайлович Бороздин (1765-1838) - генерал-лейтенант, сенатор, таврический губернатор в 1807-16 гг., был женат на сестре ген. Раевского по матери С.А.Давыдовой. Владелец имения Саблы (15 в. от Симферополя, ныне пос. Каштановка) и дачи Кучук-Ламбат на Южном берегу Крыма. Отличался гостеприимством. В его владениях в 20-е годы побывали почти все путешествующие по Крыму: В.А.Жуковский, А.С.Грибоедов, А.Мицкевич и др. Согласно [Л.9], опирающегося на записи Геракова, 10 сентября все общество ездило в Саблы, “где был обед, вечер с танцами и гуляньем в парке”.

[65] Известно, что с юга Пушкин привез сердоликовый перстень-печать, которым очень дорожил (ныне утрачен). По описаниям, это было витое золотое кольцо с восьмиугольным камнем с надписью на древнееврейском языке и орнаментом. Большинство специалистов считают, что он был караимско-крымского происхождения (на Крым как место покупки указывает сам поэт). Караимы, одна из “дотатарских” народностей Крыма, в средние века жили преимущественно в городах-крепостях (Мангуп, Чуфут-Кале и др.) и занимались ремеслами. В ныне мертвом Чуфут-Кале, расположенном на плоской вершине вблизи Бахчисарая, по описанию Муравьева-Апостола, в 1820 году еще проживало 600 караимов. Среди них были и ювелиры. Наиболее вероятно, что именно в Бахчисарае поэт и купил свой перстень-талисман. Впрочем, другие считают , что его подарила поэту Е.К.Воронцова. Что ж, лучшего сувенира из Крыма, куда она ездила в 1823 г., быть не могло. Согласно [Л.9], подобные изделия можно было купить там даже в начале XX столетия.

[66] В [Л.1] датой отъезда названо предположительно 14 сентября. Cсылаясь на изыскания последних лет, в [Л.5] и [Л.9], датой отъезда Пушкина из Симферополя называется 17 сентября. Судя по тону записей Геракова, в один из дней (13 сент.) Пушкин мог вторично, в составе большой компании посетить Бахчисарай и его окрестности, 15-го присутствовать на балу у губернатора, 17-го - на прощальном обеде и выехать во второй половине дня. В дальний путь (только до Перекопа - 6 почтовых станций) поэт отправился больным лихорадкой, о чем А.Н.Баранов сообщил в письме А. И. Тургеневу.


I.I.Petrova ©
Copyright 2001
Updated 09.02.03 21:40 Design by V.N.Petrov ©
Copyright 2001-2003
Hosted by uCoz