Одним живущим существом
Я вижу мир перед собою…
Н. Щербина     
 

В разные периоды жизни соприкасается человек, даже городской, с «дикой» природой, что-то постигает в ней. И как же обогащает жизнь это, если, конечно, сердце и душа его открыты добру и миру. У кого-то это происходит на рыбалке, на охоте (к сожалению, эти два вида увлечения сопряжены с лишением жизни ни в чем не повинных существ), немногие посвящают себя научному изучению природы или фотоохоте, для кого-то садовый участок стал таким местом познавания живого мира. Поделюсь своими наблюдениями, сделанными на садовом участке под Петербургом и в горах Средней Азии и Камчатки.

В саду

аш садовый участок на Карельском перешейке, в 50 км к северу от Санкт-Петербурга, на Лемболовских высотах – ветеран: в будущем году ему 50! Война здесь прошлась. В окопах, в колючей проволоке, сквозь которую пробивался молодой березняк, увидели мы будущий сад. Но уже через два-три года поднялись ягодные кусты, прижились молодые яблоньки. Всё это очень нравилось здешним законным обитателям - зайцам: они прибегали погрызть вкусные веточки не только зимой (пренебрегая еловым лапником, которым мы посадки закрывали), но даже весной, когда мы на грядках работали. Но больше всего пользовались нашим урожаем полевые мыши. Весь участок был в их ходах-переходах. Копая осенью картошку, мы частенько обнаруживали в гнезде лишь мелочь и самые крупные клубни, зато сбоку отчетливо был виден подземный ход, по которому можно было протащить клубеньки размером с крупный грецкий орех. Несколько раз, поднимая целину или кучу старого компоста, мы обнаруживали клады: 15-20 отборных картофелинок – замечательный посевной материал! Находили мы под корнями кустов и овощные склады: морковь, корни петрушки, одуванчика. Всё тщательно просушено, вычищено, аккуратно сложено в чистой земляной кладовочке.

Без особой надобности в дом к человеку полевые мыши не идут, но бывают годы, когда им без этого не обойтись. Когда же задолго до предсказания метеорологов, они получают сигнал, что зима будет суровой, они приискивают себе место в доме для гнезда, чтобы потомство вывести и выходить. Запомнилось мне, как весной 1980-го, после сильнейшего мороза под Новый год, погубившего яблони, приехали мы на открытие нового сезона. Стали перетряхивать постели и в центре одной обнаружили мышиное гнездо. Покрывало, как крыша, осталось нетронутым, а вот в ватном одеяле было прогрызано круглое углубление, в которое нанесено множество мелко «нарезанных» кусочков ткани, пропитанных мочей мышиных деток. И знаете, каким тканям они отдавали предпочтение? Наиболее подходящим для своих малюток мама-мышь посчитала мои старенькие блузки из натурального крепдешина и батиста! Современный крепдешин ее не прельстил. Так что, несмотря на урон, появилось у меня к этим грызунам чувство уважения и симпатии и вспомнились строки поэта и философа Николая Федоровича Щербины [1], который не делил живых тварей на вредных и полезных и считал всех в мире единым целым:

Вот и в нынешнюю холодную весну 2003-го, пришла на свой участок, но дождь не дал работать в саду. Что ж, буду наводить порядок в платяном шкафу, решила. Начала с нижнего бельевого ящика. Выдвинула его и обнаружила очередной мышкин дом: мелкие кусочки газеты, мелкие лоскутки старых хлопчатобумажных изделий, углубление в носках, там хранящимся, а у задней стенки – кладовочку, где лежали наши мелкие сухарики, обычно стоящие в вазочке на столе, а, главное, - запас орешек-лещины. Осенью, собрав их с наших кустов, разложили их в доме на просушку, вот запасливые поселенцы этим и воспользовались. Увы, прожить счастливую, сытную зиму, вырастить любимых деток им не пришлось: сын еще в конце осени обнаружил в доме их присутствие, поставил капканчики, и они попались. Глядя на этот «уют», на эту созидательную деятельность по обустройству, такую целесообразную, «разумную», взгрустнула, жалко их стало. Знали они, как рискованно поселяться в доме людей, этих великанов, равно умеющих создавать еду и убивать, но ведали и другое: на улице им не выжить, детей не спасти, рискнули, - увы… Понимаю умом неизбежность их «изъятия», но все равно чувство вины в душе засело. Как трудно человек соединяется с прочим живым миром…

На горах

дна из потребностей души моей – хождение по горам. Где только не довелось побывать! Ходили мы самостоятельно, поэтому особого шума не создавали, и кое-что в жизни горных обитателей нам приоткрывалось. Расскажу о двух запомнившихся встречах, где хозяевами выступали грызуны.

В 1970-м довелось побывать в центральной части Камчатки. Начали поход от базы вулканологов «Апохончич», расположившейся у подножия Ключевского вулкана. Два дня шли на юг к перевалу, за которым начинались «владения» другого мощного вулкана – Плоского Толбачика. За это время на толстом слое пепла, выброшенном в 1956 году вулканом Безымянным (соседом Ключевского), не раз встречали следы медведей – и всё. И вот мы на перевале, и перед нами открылась совсем другая страна. Почти плоская долина, окруженная со всех сторон вулканами в снежных шапках, была покрыта тундровой растительностью. Пепельно-голубую дымку создавали кусты голубики, кое-где вздымались малиновые кусты иван-чая… А между ними возвышались отдельные глыбы старой лавы разных цветов – от черного до красно-кирпичного. Спустившись, обнаружили, что эта прекрасная страна и вовсе сказочная, поскольку населена деятельным, организованным «народом». Это была страна сурков. На определенном расстоянии друг от друга высились стоящие на задних лапах дозорные. Вот мы приближаемся. Ближайший издает короткий резкий звук: «внимание!», но остается на месте. Подходим еще ближе – раздается свист более продолжительный, и дозорный ныряет в укрытие. Зато дальние издают предупредительный сигнал, но еще не покидают своих постов. Для кого сигналят? Для самих себя? Бессмысленно. Значит, они выполняют поручение сообщества, которому нужно в короткий срок тамошнего прохладного лета запастись провиантом на долгую зиму. Подхожу ко входу в один из «домов», сделанного под глыбой лавы. Перед входом – тщательно утоптанная чистая земля, этакий маленький дворик, перед самым входом – «половичок» из сухих, аккуратно сложенных травинок... Останавливаемся, оглядываем всё вокруг. Как целесообразно здесь всё! Карликовые деревья, ягодные кусты, цветы как будто специально выросли, чтобы помогать суркам скрыть и украсить свои дома. Даже куски лавы, служа стенами и крышами жилищ, кажутся встроенными в общий жизненный процесс.

Пройдя эту страну и одолев еще один невысокий перевал, оказались мы в другом «государстве». Здесь жили грызуны поменьше, вероятно, суслики. И растительность здесь была беднее, почти без травяного покрова. Но также зорко стояли на камнях часовые, и ни разу не было сбоя в своевременном оповещении. А нам так хотелось увидеть, заснять их с близкого расстояния! Довелось здесь наблюдать и случаи взаимной помощи. Так, при свисте суслика не раз вспархивали и отлетали сидящие невдалеке птицы, а, подойдя к оврагу стали свидетелями, как птица взяла на себя роль глашатая. Овраг был уже близок, но все казалось безмятежным. Вдруг из-за спины над нами пролетела птица, издавая тревожный крик. Подлетев к противоположному борту, утыканному в два яруса жилищами-пещерами, она стала облетать их, причем заглядывала в каждое, издавая звук тревоги. Потом полетела вперед. Отойдя от оврага на порядочное расстояние, мы услышали за спиной ликующий крик отбоя. С сожалением приходится признать, что, воображая себя такими хорошими, мы были им неприятны, вредны, поскольку мешали заниматься нужными делами. Более того – источали угрозу жизни.

В далеких горах Припамирья мы тоже не раз попадали в царство сурков, которые были крупнее камчатских, толсты, «одеты» в роскошные рыжие шубы. И входы в жилища их были крупными: детская голова пролезет. Всё также неусыпно стояли столбиками «пограничники», всё также подавали тревожные сигналы «Идут!» и радостные: «Прошли!». Правда, когда мы, поставив палатку и сделав необходимые дела, садились отдохнуть, осмотреться, они даже вблизи показывались, то ли мирясь с нашим пребыванием, то ли интересуясь появлением невиданных пришельцев. Но бдительности никогда не теряли: одно резкое движение наше, и все мгновенно впрыгивали в свои дома. Так и стоит перед глазами картина: глинистые склоны, три-четыре сурка, неподвижно стоящих на камнях на задних лапах или сидящих у увалов своих жилищ на фоне вечереющего неба или заснеженной вершины.

Как хорошо, что есть еще места, где они живут полноправно, где никто не считает их «вредителями» и где они действительно никому не мешают. Правда, ради суркового жира, якобы целебного, на них охотятся, но это, к счастью не наносит серьезного урона их численности. Зато вконец портит людскую репутацию в глазах всего там обитающего: птиц, млекопитающих, змей. И эту злую молву они передают потомкам. Может, даже камни и растения «помнят» гром выстрелов, предсмертные крики убиеннных? Кто знает. Неужели никогда человек не сможет стать «добрым царем» Природы?

  [1] Николай Федорович Щербина (1821-1869) - русский поэт, экофилософ. Родился 2 декабря 1821 года в небольшой дворянской семье под Таганрогом. После окончания таганрогской гимназии жил в Харькове, Одессе, Москве, Петербурге, служил в Министерстве народного просвещения, путешествовал по Германии, Франции, Италии, Швейцарии, Англии. Большое внимание в творчестве уделил теме природы, написав цикл "Песни о природе", хотя современники больше знали его как певца античного мира и автора сатирических эпиграмм.