© Ирина Петрова

По Крыму - Пушкину вослед

Часть 2. «В Юрзуфе жил я сиднем»


 

19 августа      

В ночь на 19-е приезд Пушкина с Раевскими на дачу герцога Ришелье [24], где уже поселились жена Н.Н.Раевского-старшего С.А.Раевская [25] с дочерьми Екатериной и Еленой. [Л.1]

 

“Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прикрепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ими; справа огромный Аю-даг... и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск и воздух полуденный...” VI, 633

Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар...
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.


"Евгений Онегин", V, 202


 

19 августа - 5 (?) сентября

В Гурзуфе Пушкин перечитывает сочинения Вольтера, оказавшиеся в “старинной библиотеке”, читает стихотворения А.Шенье, которые даёт ему Н.Н.Раевский-младший, изучает с помощью последнего английский язык, читая Байрона, в частности, “Корсара”, “любезничает” и спорит о литературе с Ек.Н.Раевской, хвалит переводы Е.Н.Раевской из Байрона и Вальтера Скотта на французский язык; купается в море; “объедается” виноградом. Каждое утро “навещает” кипарис у дома; гуляет по оливковой роще [Л.1].

 

“В Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом”. VI, 633

ВИНОГРАД

Не стану я жалеть о розах,
Увядших с легкою весной;
Мне мил и виноград на лозах,
В кистях созревший под горой,
Краса моей долины злачной,
Отрада осени златой,
Продолговатый и прозрачный,
Как персты девы молодой.

II, 200

 

“...Я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностью неаполитанского lazzarone” [26] . VI, 634


...Когда луна сияет над заливом
Пойду бродить на берегу морском
И созерцать в забвеньи горделивом
Развалины, поникшие челом
[27].
Старик Сатурн в полёте молчаливом
Снедает их...
И волны бьют вкруг валов обгорелых
Вкруг ветхих стен и башен опустелых...

Из черновиков; 2, 615

 

“Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря - и заслушивался целые часы...”. VI, 634

...Как я любил твои отзывы,
Глухие звуки, бездны глас
И тишину в вечерний час,
И своенравные порывы!..


Из стихотворения “К морю”, II, 195


Как часто ласковая муза
Мне услаждала путь немой
Волшебством тайного рассказа!
Как часто по скалам Кавказа
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!
Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской,
Немолчный шопот нереиды,
Глубокий, вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу миров.


"Евгений Онегин", V, 167


Блестит луна, недвижно море спит,
Молчат сады роскошные Гассана.
Но кто же там во мгле дерев сидит
На мраморе печального фонтана?
Арап-евнух, гарема страж седой,
И с ним его товарищ молодой.


“Мизгур, недуг тоски душевной
Не от меня сокроешь ты.
Твой мрачный взор,
Твой ропот гневный,
Твои свирепые мечты
Уже давно мне всё сказали.
Я знаю - жизнь тебе тяжка.
А что виной твоей печали?
Мой сын, послушай старика…”

II, 313


Сей белокаменный фонтан [28]
Стихов узором испещренный,
Сооружен и изваян ..................
....................................................
Железный ковшик ....................
....................................................
............. цепью прикрепленный.
Кто б ни был ты: пастух,..
Рыбак иль странник утомленный,
Приди и пей.


III, 403

 

“В двух шагах от дома рос молодой кипарис [29]; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество...”. VI, 634

ЗЕМЛЯ И МОРЕ

Когда по синеве морей
Зефир струит и тихо веет
В ветрила гордых кораблей
И челны на волнах лелеет;
Забот и дум слагая груз,
Тогда ленюсь я веселее -
И забываю песни муз:
Мне моря сладкий шум милее.
Когда же волны по брегам
Ревут, кипят и пеной плещут -
И гром гремит по небесам,
И молнии во мраке блещут,
Я удаляюсь от морей в
Гостеприимные дубровы;
Земля мне кажется верней,
И жалок мне рыбак суровый;
Живет на утлом он челне,
Игралище слепой пучины.
А я в надежной тишине
Внимаю шум ручья долины.

II, 24


Недавно бедный музульман
В Юрзуфе жил с детьми, с женою;
Душевно почитал священный Алькоран
И счастлив был своей судьбою;
Мехмет(так звался он) прилежно целый день
Ходил за ульями, за стадом
И за домашним виноградом,
Не зная, что такое лень;
Жену свою любил - Фатима это знала,
И каждый год ему детей рожала -
По-нашему, друзья, хоть это и смешно,
Но у татар уж так заведено. -
Фатима раз - (она в то время
Несла трехмесячное бремя, -
А каждый ведает, что в эти времена
И даже самая степенная жена
Имеет прихоти то эти, то другие,
И, боже упаси, какие!)
Фатима говорит умильно муженьку:
“Мой друг, мне хочется ужасно каймаку.

Любезный, миленький, красавец, мой дружочек,
Достань мне каймаку хоть крохотный кусочек”.
Мехмет разнежился, собрался, завязал
В кушак тарелку жестяную;
Детей благословил, жену поцеловал
И мигом в ближнюю долину побежал,
Чтобы порадовать больную.
Не шел он, а летел - зато в обратный путь
Пустился по горам, едва, едва шагая;
И скоро стал искать, совсем изнемогая,
Местечка, где бы отдохнуть.
По счастью, на конце долины
Увидел он ручей,
Добрел до берегов и лег в тени ветвей.
Журчанье вод, дерев вершины,
Душистая трава, прохладный бережок,
И тень, и легкий ветерок -
Всё нежило, всё говорило:
“Люби иль почивай!” - Люби! Таких затей
Мехмету в ум не приходило,
Хоть он и мог. - Но спать! Вот это мило -
Благоразумней и верней. -
За то Мехмет, как царь, уснул в долине…


II, 83


Из ПОДРАЖАНИЯ КОРАНУ
II

      О, жены чистые пророка,
От всех вы жен отличены:
Страшна для вас и тень порока.
Под сладкой тенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало.
Храните верные сердца
Для нег законных и стыдливых,
Да взор лукавый нечестивых
Не узрит вашего лица!
      А вы, о гости Магомета,
Стекайтесь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить пророка моего
В пареньи дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем,
И целомудренным склоненьем
Его невольниц молодых.

II, 205

 

“...Там [30] прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нём любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества...” [31] Х, 19


Когда луны сияет лик двурогой
И луч её во мраке серебрит
Немой залив и склон горы отлогой,
И хижину, где поздний огнь горит,
И с седоком приморскою дорогой
Привычный конь над бездною бежит,
И в темноте как призрак безобразный
Стоит вельблюд, вкушая отдых праздный...
[32]

II, 384

 

“Старший сын его будет более нежели известен...” [33] Х, 19


Моё беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он моё существованье
С своим навек соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад...

II, 152

ДЕМОН [34]

В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия -
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья -
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь, -
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел -
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

II, 155

 

“Все его дочери [35] - прелесть, старшая - женщина необыкновенная [36]. Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства [37]; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался - счастливое, полуденное небо, прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение - горы, сады, море...” Х, 19


Всё мило здесь - уединенье
Лазурь небес и тень и шум

Из черновиков; 2, 706


В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья...
[38]

"Евгений Онегин", V, 202


О дева-роза, я в оковах;
Но не стыжусь твоих оков:
Так соловей в кустах лавровых,
Пернатый царь лесных певцов,
Близ розы гордой и прекрасной
В неволе сладостной живёт
И нежно песни ей поёт
Во мраке ночи сладострастной.

II, 199


Увы! зачем она блистает
Минутной, нежной красотой?
Она приметно увядает
Во цвете юности живой…
Увянет! Жизнью молодою
Не долго наслаждаться ей;
Не долго радовать собою
Счастливый круг семьи своей,
Беспечной, милой остротою
Беседы наши оживлять
И тихой, ясною душою
Страдальца душу услаждать...
Спешу в волненьи дум тяжелых,
Сокрыв уныние мое,
Наслушаться речей веселых
И наглядеться на нее;
Смотрю на все ее движенья,
Внимаю каждый звук речей,
И миг единый разлученья
Ужасен для души моей
[39].

II, 9


За нею по наклону гор
Я шел дорогой неизвестной,
И примечал мой робкий взор
Следы ноги ее прелестной.
Зачем не смел ее следов
Коснуться жаркими устами.
……………………………
……………………………
Нет, никогда средь бурных дней
Мятежной юности моей
Я не желал с таким волненьем
Лобзать уста младых цирцей
И перси, полные томленьем.

“Таврида”, II, 108


БУРЯ

Ты видел деву на скале
В одежде белой над волнами,
Когда, бушуя в бурной мгле,
Играло море с берегами,
Когда луч молний озарял
Ее всечасно блеском алым,
И ветер бился и летал
С ее летучим покрывалом?
Прекрасно море в бурной мгле
И небо в блестках без лазури;
Но верь мне: дева на скале
Прекрасней волн. небес и бури.

II, 295


...Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
[40]

"Евгений Онегин", V, 24


ПОСВЯЩЕНИЕ Н.Н.Раевскому [41]

Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.
Когда я погибал, безвинный, безотрадный,
И шопот клеветы внимал со всех сторон,
Когда кинжал измены хладный,
Когда любви тяжелый сон
Меня терзали и мертвили,
Я близ тебя ещё спокойство находил;
Я сердцем отдыхал - друг друга мы любили:
И бури надо мной свирепость утомили,
Я в мирной пристани богов благословил.
………………………………………
Ты здесь найдешь воспоминанья,
Быть может, милых сердцу дней,
Противуречия страстей,
Мечты знакомые, знакомые страданья
И тайный глас души моей.
Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя
Едва, едва расцвел и вслед отца-героя
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, ты гордо полетел.
Отечество тебя ласкало с умиленьм,
Как жертву милую, как верный свет надежд.
Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем;
Но сердце укрепив свободой и терпеньем,
Я ждал беспечно лучших дней;
И счастие моих друзей
Мне было сладким утешеньем.

"Кавказский пленник" [42], IV, 105
(в автографе есть рисунок семьи Раевских [43]).

 


ПРИМЕЧАНИЯ

[24] Одесский губернатор герцог де-Ришелье предоставил ген. Раевскому свою дачу для летнего проживания.

[25] Софья Алексеевна Раевская, урожд. Константинова (1769-1844), внучка М.В.Ломоносова.

[26] Lazzarone (итал.) - нищий, босяк, бездельник.

[27] Вероятно, речь идет о прогулке к развалинам Гурзуфской крепости, построенной в V веке по велению Юстиниана I народами, населявшими тогда горный Крым, в частности, потомками готов (т.н. крымские готы), находившимися тогда в зависимости от Восточно-Римской империи.

[28] В [Л.9] говорится о двух питьевых фонтанах в старом Гурзуфе. На мраморном обрамлении одного из них были полустертые арабские письмена; кто-то, вероятно, перевел их смысл поэту.

[29] Кипарис был тогда редким деревом в Крыму. В Гурзуфе во время пребывания там Пушкина было всего три кипариса [Л.9].

[30] В Гурзуфе.

[31] Николай Николаевич Раевский (1771-1829) - один из известнейших русских генералов, начавший свою военную карьеру в русско-турецкой войне 1788-1790 гг. Участник войны против наполеоновской Франции 1805-1807 гг. Отличился также в русско-шведской войне 1808-1809 гг. В отечественной войне 1812 года прославился в Смоленском и Бородинском сражениях. Отличался не только храбростью, но и передовыми взглядами. Вот как пишет о нем П.И.Бартенев: “Несмотря на французское воспитание, старик Раевский любил русскую речь..., знаком был с русской словесностью, знал и ценил простой народ... По отношению к Пушкину ген. Раевский важен ещё для нас как человек с разнообразными и славными преданиями... От Раевского Пушкин наслушался рассказов про Екатерину, XVIII век, про наши войны и про 1812 год. Некоторые из этих рассказов записаны Пушкиным”. Свободолюбивые взгляды генерала не были тайной. Недаром Александр I поставил его имя вторым после ген. Ермолова в списке лиц, подозреваемых в заговоре, и 25 ноября 1824 года уволил от командования полком “до излечения болезни”.

[32] Бартенев [Л.2] отмечает, что Пушкин не раз совершал с Раевским конные прогулки, в частности, “в опустелую и некогда великолепную дачу Потемкина “Артек”, и там, конечно, велись разговоры об этом государственном деятеле, под началом которого начиналась карьера генерала”.

[33]  Александр Николаевич Раевский (1795-1868) - первенец ген. Раевского. Один из героев 1812 года, Участвовал во взятии Парижа, три года провел во Франции, дослужился до чина полковника. Отличался острым саркастическим умом. Пушкин познакомился с ним в Петербурге в 1818-1819 гг., пробыл в тесном общении с ним на Кавказе летом 1820 года, где тот лечил больную после ранения ногу. В ту пору он оказал влияние на юного поэта. В 20-х годах жил преимущественно в Одессе и Киеве у отца, и Пушкин говорил друзьям, что Раевскому “предназначено, может быть, управлять ходом весьма важных событий”. Но ум Раевского не был направлен на позитивные деяния. “Как он холоден. Он не рассуждает, а спорит. У него ум наизнанку”, - так охарактеризовал его отец в письме к дочери Екатерине. С 1826 года Раевский находился в Одессе при графе Воронцове “по особым поручениям”, но в 1828 году был выслан в свое имение в Полтавской губернии за неприличный скандал. В имении оставил по себе добрую память как человек, самоотверженно лечивший крестьян в холерные годы (1831-1832). К этому времени Пушкин уже давно освободился от магии А.Н.Раевского и трезво оценивал эту противоречивую личность, тратившую себя в бесплодных исканиях. И все же поэт был прав. Александр Раевский остался в нашей памяти и как юный герой войны 1812 года, и как один из прототипов Евгения Онегина (носитель “болезни времени”), и как человек, произнесший на допросе у царя по поводу его причастности к событиям 14 декабря 1825 года фразу, актуальность которой не померкла и в наши дни: “Государь! Честь выше присяги!”

[34] Многие современники поэта и некоторые пушкинисты наших дней (напр. [Л.7]) считали “Демона” психологическим портретом А.Раевского. Возражая против такого прямого толкования, Пушкин писал в заметке “О стихотворении 'Демон'”, что “видел в 'Демоне' цель иную, более нравственную”. (VII, 37).

[35] Дочери Н.Н.Раевского: Екатерина (1797-1885), Елена (1804-1852), Мария (1805?- 1863), Софья (1806-1881).

[36] Екатерина Николаевна Раевская. Пушкин относился к ней с большим уважением и восхищением. Она была, судя по сохранившимся воспоминаниям, очень образованной, гордой и независимой. По ее словам, записанным Л.К.Гротом, когда в Гурзуфе ее брат Николай и Пушкин читали Байрона и не находили нужного слова, то “посылали к ней за справкой”. Весной 1821 года Ек. Ник. вышла замуж за генерала М.Ф.Орлова (будущего декабриста). Пушкин не мог скрыть досады, хотя хорошо относился к Орлову как к человеку и был близок с ним по взглядам. Пушкин не раз запечатлевал образ Ек. Ник. в стихах и рисунках. А спустя пять лет, работая над “Борисом Годуновым”, он напишет П.А.Вяземскому: “Моя Марина - славная баба. Настоящая Катерина Орлова. Знаешь ее? Не говори, однако ж, никому” (Х, 182). И через два месяца: “Марина... собою преизрядна, вроде Катерины Орловой. Сказывал я это тебе?” (Х, 188).

[37] Пушкину казался идеальным климат этого семейства, где острота ума и независимость суждений не отменяли, а были условием взаимного уважения и любви. Это живительное поле любви он, никогда не знавший семейного тепла, чувства дома, ощущал с собой ненасытностью [Л.7].

[38] П.И.Бартенев обратил внимание, что женский образ присутствует во всех крымских стихах и воспоминаниях о Тавриде, но сам поэт избегал толков на эту тему. Думается, что ежедневное общение со всеми дочерьми Н.Н.Раевского среди пленительной природы не могло не найти отзвука в его юной и пылкой душе, хотя это могли быть совсем разные чувства. Ближе всего к истине, вероятно, была Мария Николаевна Раевская (Волконская), сказавшая в своих воспоминаниях, что больше всех поэт обожал всегда свою Музу.

[39] Большинство пушкинистов полагают, что стихотворение обращено к одухотворенной, нежной и кроткой, неизлечимо больной Елене Николаевне Раевской.

[40] Мария Николаевна Раевская (Волконская) считала, что эти строки родились у поэта на берегу моря, когда она, девочка-подросток, играла с набегающими на берег волнами, не подозревая, что Пушкин был невдалеке. Теплые чувства к этой женщине, ставшей в январе 1825 года женой С.Г.Волконского и через год после свадьбы последовавшей за мужем в Сибирь, поэт сохранил на всю жизнь. И если Пушкин назвал “женщиной необыкновенной” Екатерину, то ген. Раевский, “глядя перед смертью на портрет Марии, сказал, что это самая удивительная женщина, какую он знал”. [Л.7].

[41] Николай Николаевич Раевский (мл.) (1801-1843) - друг А.С.Пушкина с лицейских времен, оказавший ему “услуги незабвенные”. Военная биография Н. Н. началась в 1812 году, когда он, одиннадцатилетний, участвовал в битве под Дашковкой. В 1825 году привлекался по делу “14 декабря”, но не понес наказания. Отличился во время русско-турецкой войны 1828-1829 гг., в январе 1829 года получил чин генерал-майора. Однако, как писал сам Н.Н., “на ком был первородный грех 14 декабря, тот навсегда остался в положении журнала, которому объявлено два предостережения” [Л.7]. Действительно, уже в декабре 1829 года он был отстранен от командования полком за слишком тесное общение с ссыльными декабристами. Числился на службе до 1841 года. В 1837 году получил звание генерал-лейтенанта. В [Л.7] приводится отрывок письма Раевского-отца к дочери Екатерине, где он пишет о своем младшем сыне: “...Николай будет, может быть, легкомысленным, наделает много глупостей и ошибок, но он способен на порыв, на дружбу, на жертву, на великодушие”. Раевский-младший отличался большой начитанностью и знанием литературы. Он познакомил Пушкина с творчеством Андре Шенье. В Гурзуфе они вместе читали Байрона. Поэт посвятил другу поэму “Кавказский пленник” и стихотворение “Андрей Шенье”. По свидетельству современников, даже в гарнизонной избе у Н.Н.Раевского-младшего была отличная библиотека. Пушкин делился с Раевским своими замыслами и прислушивался к его советам. В частности, тот посоветовал поэту при работе над “Борисом Годуновым” не ограничиваться “Историей государства Российского” Карамзина, а привлекать исторические документы. “Посвящение” приводится в сокращении.

[42] Работа над поэмой “Кавказский пленник” первоначально называвшейся “Кавказ”и посвященной Н.Раевскому, началась в Гурзуфе. Сохранились титульный лист с пометой “Юрзуф” и лист черновика с датой “21 августа 1820г.”

[43] Как отмечает автор [Л.15], “это пятнадцатая страница тетради с одиннадцатью завершающими строками поэмы... Поверх строк нанесены рисунки разных лиц. Исследователи узнают в них членов семьи Раевских”. В левой части листа - Александр, Екатерина и автопортрет поэта, в правой (сверху вниз): М.Ф.Орлов (муж Екатерины), Мария, Николай и Николай Николаевич (ст.). В центре (под последней строкой), возможно, Софья (или Елена?).


I.I.Petrova ©
Copyright 2001
Updated 09.02.03 21:40 Design by V.N.Petrov ©
Copyright 2001-2003
Hosted by uCoz