звестно, какое огромное значение в жизни замечательного писателя и поэта Ивана Алексеевича Бунина занимал Крым в 90-х годах прошлого века и в первое пятилетие века нынешнего. Почти в каждой поездке в Ялту его путь лежал через Севастополь. Но был в его жизни особый год, о котором он не забывал никогда. Это – первая поездка в Крым, первое посещение Севастополя, - города, о котором слышал и мечтал с детства, где прошла «молодость отца». Это произошло весной 1889 года. Позднее он опишет впечатления, связанные с этой поездкой во многих произведениях: в романе «Жизнь Арсеньева», в «Автобиографической заметке», в эссе и рассказах. И всё же многое в этом путешествии (маршрут, душевное самочувствие юноши, впервые уехавшего далеко от всех родных, как тогда говорили, без гроша в кармане) осталось «за кадром». Попробуем «побывать» в Севастополе вместе с 19-летним Ваней, сыном и племянником защитников города в 1854-55 годах.

Итак, о Севастополе у него «еще в детстве составилось самое поэтическое представление благодаря рассказам отца» («Автобиографическая заметка»). А вот как представлено жившее в нем «с младенчества видение отцовской молодости» в романе «Жизнь Арсеньева»:

…Это был какой-то бесконечно- давний светлый осенний день. В этом дне было что-то очень грустное, но и бесконечно счастливое. Было что-то, что связывалось с моим смутным представлением дней Крымской войны: какие-то редуты, какие-то штурмы, какие-то солдаты того особенного времени…, и смерть на Малаховом кургане дяди Николая Сергеевича, великана и красавца полковника…[1] А главное – был в этом дне какой-то пустынный и светлый приморский холм, а на этом холме, среди камней, какие-то белые цветы вроде подснежников, что росли на нем только потому, разумеется, что еще в младенчестве слышал я как-то зимой слова отца:

А мы, бывало, в Крыму, в это время цветочки рвали в одних мундирчиках!.

Как пишет дальше писатель, ехал он в Крым из Харькова, где проживал у брата, в общем вагоне по бесплатному билету «под чужим именем,.. в тесноте и мерзости», но это не помешало ему прочувствовать «дивную свежесть и ясность» степного воздуха первого дорожного утра. «Еще удивительней» был второй рассвет, видимо, у станции Дуванкой (Верхне-Садовое), вслед за которым перед юношей возникло «что-то тяжко-синее, почти черное, влажно-мглистое», которое он «с ужасом и радостью узнал… вспомнил!»

Это произошло, как следует из его письма к родным, 13 апреля 1889 года. В тот же день он осмотрел только что отстроенный после четвертьвекового прозябания в руинах город, который поначалу ему «не особенно понравился, так как почти совершенно лишен зелени» [2]. Спустя почти полвека в «Жизни Арсеньева» он даст при описании первой встречи своего героя с Севастополем образ города конца века, когда уже разрослись посаженные в начале 80-х деревья преимущественно акации на улицах, когда на площади появился памятник адмиралу Нахимову, и весь город приобрел праздничный вид:

Но где же было то, за чем как будто ехал я? Не оказалось в Севастополе ни разбитых пушками домов, ни тишины, ни запустения, ничего от дней отца… Город уже давным-давно жил без них, вновь отстроенный, белый нарядный и жаркий, с просторными извозчичьими колясками, с караимской и греческой толпой на улицах, осененных светлой зеленью южной акации, с великолепными табачными магазинами, с памятником сутулому Нахимову [3] на площади возле лестницы, ведущей к Графской пристани, к зеленой воде со стоящими на ней броненосцами. Только там, за этой зеленой водой, было нечто отцовское – то, что называлось Северной стороной, Братской могилой; и только оттуда веяло на меня грустью и прелестью прошлого, давнего, теперь уже мирного, вечного и даже как будто чего-то моего собственного, тоже всеми забытого….

Как следует из письма к родным, в первый же день он «часа в три дня нанял парусную лодку», на которой совершил с рыбаками прогулку по бухте в открытое море. Волны «прозрачные, совершенно изумрудные» привели его в восторг. Что же он делал еще в этот день? Вероятно, поднялся на Малахов курган, «где как будто навеки осталась молодая отцовская жизнь». Не мог он не сходить к Четвертому бастиону уже хотя бы ради Л.Н.Толстого, к которому с детства было трепетное отношение:

И я смотрел на него во все глаза: живого Толстого видел! В ранней молодости я был совершенно влюблен в него… («Освобождение Толстого» [4])

Вечер же он провел на Приморском бульваре, о чем и сообщает родным: «Слушал музыку, смотрел на закат солнца, - выбрал на самом берегу на возвышенности скамеечку и одиноко сидел, глядя в даль, до тех пор, пока не стемнело. Потом воротился в свой нумер и… загрустил немного» (в «Жизни Арсеньева», вспоминая эту ночь, он напишет, что ночевал «в грошовой гостинице на окраине»; вероятно, это сохранившееся здание слева от начала дороги по Лабораторной балке). В конце письма он сообщает: «Завтра отправляюсь к Байдарским воротам, а потом в Ялту». Однако, судя по всему, до Ялты в этот раз он не добрался.

Согласно следующему письму к родным (14–15 апреля) на следующий день он действительно отправился в сторону Ялты. Ехал «на перекладных» через Балаклаву. «Горы, всё неприступнее и выше, леса по ним гуще и живописнее», поначалу подавили его своей дикостью:

Как странен был этот нагой горный мир! Белое шоссе без конца, голые серые ковриги близких и дальних вершин, одна за другой уходящие и куда-то томительно зовущие своими сиреневыми и пепельными грудами, знойным и томительным сном своим… ("Жизнь Арсеньева")

Тем больше поразила его Байдарская долина в лучшую свою пору: «Долина вся кругом в горах, вся в садах… словом, роскошь» (из письма к родным). На Байдарский перевал он прибывает уже к вечеру. Свои впечатления от встречи с этим удивительным местом он описывает в письме ярко и образно, предвосхищая прекрасные страницы своей прозы:

Я слез на станции и спокойно пошел к воротам. Но едва я вышел из ворот, как отскочил назад и замер от невольного ужаса: море поразило меня опять. Под самыми воротами – страшный обрыв… Поглядишь вниз – холод по коже продирает, но все-таки красиво. Справа и слева ворот уходят в небо скалы, шумят деревья, высоко, высоко кружатся орлы и горные коршуны.

Где-то здесь родилось стихотворение, единственное «крымское» 1889 года, помещаемое ныне в собрании его стихов. Более сорока лет хранил он его в рукописи, опубликовав лишь в1935 году в Париже в газете «Русский голос»:

Однако надо думать о ночлеге, тем более, что еще под вечер с моря дул «свежий, прохладный ветер». Эта завораживающая, необыкновенная, хотя и трудная ночь останется с ним навсегда:

У Байдарских ворот я ночевал на крыльце почтовой станции. Смотритель не пустил меня в комнаты, узнав, что лошадей я брать не буду. За воротами, в бесконечной темной пропасти, всю ночь шумело море – довременно, дремотно, с непонятным, угрожающим величием. Я выходил иногда под ворота: край земли и кромешная тьма, крепко дует пахучим туманом и холодом волн, шум то стихает, то растет, поднимается, как шум дикого бора. Бездна и ночь, что-то слепое и беспокойное, как-то утробно и тяжко живущее, враждебное и бессмысленное («Жизнь Арсеньева»).

А теперь зададимся вопросом: мог ли Иван Бунин, который в те годы считал, что его призвание – поэзия, который уже вкусил радость публикации своих стихов, тогда же не отразить в них свои впечатления, если они были столь сильны, что сопровождали его всю жизнь? Не мог. Тогда где же они? В сборнике бунинских стихов «Под открытым небом» [5] обнаружилось стихотворение «В Крыму». Еще одна зацепка – в антологии «Крым в русской поэзии» [6], где напечатано стихотворение Бунина с подзаголовком «из крымского дневника». Оно же, без заглавия, вошло в Собрание сочинений И.Бунина, выпущенного Марксом в Петербурге в 1915 году. Всё стало на свои места, когда в руках оказалась самая первая книжечка стихов молодого поэта, которая была издана в Орле в 1891 году редакцией газеты «Орловский вестник», где поэт тогда сотрудничал, и которая называлась «Стихотворения 1887–1891 годов». В ней (тоненькой, в бумажном переплете) оказались пять крымских стихотворений 1889 года. Четыре составляют цикл: «Крым. Отрывки из дневника», пятое, имеющее авторскую пометку «Южный берег Крыма, весна 1889», называется «На юге». Обратимся для начала к последнему, состоящему из нескольких фрагментов, представляющих как бы конспект лирического дневника. Вот начало пути:

Вот первая встреча с морем у Севастополя:

Он покорен «зелеными долинами, тополями» первого дня пути по крымской земле:

И совсем другое, неуютное настроение охватило его утром, после бессонной ночи:

Итак, в первый свой приезд в Крым Бунин побывал лишь в черте нынешнего «Большого Севастополя». Об этом свидетельствует уже упомянутое второе письмо к родным, где он рассказывает, что отправился в обратный путь пешком, перекусив в Байдарах яйцами и вином. Спустя четверть века, он напишет в «Автобиографической записке»: «Побывал в Крыму… и нашел, что ходить верст по сорок в сутки, загорать от солнца и от морского ветра и быть очень легким от голода и молодости – превосходно». Однако в тот день, 15 апреля 1889 года, 38 верст от перевала до Севастополя он не одолел: полдневная жара так его утомила, что на почтовой станции [7] он «нанял обратного ямщика и за тридцать копеек доехал до Севастополя» (Письмо к родным). Здесь он, видимо, прожил еще два-три дня и, как и в самый первый день, приходил вечерами на Приморский бульвар прощаться с солнцем. Об этом – третье стихотворение вышеупомянутого цикла, отрывок из которого вошел в антологию Маркевича и издание Маркса.

Почему же И.Бунин не включал эти стихи потом в свои сочинения? Почему и ныне их не включают в Собрания его стихов? Известно, что Бунин вообще был против публикаций ранних произведений (не только своих). Даже спустя двадцать лет, готовя в Париже издание своих произведений, он пенял Марксу за включение в уже упомянутое собрание 1915 года нескольких его ранних стихов. Крымские же стихи 1889 года, предельно искренние, какие-то наивно-распахнутые, вероятно, уже вскоре показались ему недостойными его. Но нам они дороги именно этой своей открытостью, беззащитностью, помогающей спустя 110 лет как бы проникнуть в молодость Бунина, в состояние его души в первой крымской поездке. Вспомним к тому же, как запечатлелось в памяти уже зрелого мастера его душевное волнение, какое он испытал, когда нес домой свою первую стихотворную публикацию, о чем он так выразительно поведал нам в «Жизни Арсеньева».

Можно думать, что выход первой книги стихов тоже был для него очень знаменательным событием. И еще - третье из них («Далеко на море / Догорает вечер…») – самое севастопольское во всей обширной крымской лирике поэта. Здесь город конкретно узнаваем. На севастопольские бульвары (Мичманский и недавно разбитый на месте Николаевской батареи ныне знаменитый Приморский) лучше всего приходить именно вечером, чтобы смотреть как «…на закате / Светит тихим светом / Полоса зари» и «В темноте огнями / Отражаясь в бухте / Город весь горит…».

Ниже приводится цикл «Крым. Отрывки из дневника» по его первой и единственной полной публикации 1891 года.

Ив. БУНИН

КРЫМ. Отрывки из дневника. 1889.

БАЙДАРСКАЯ ДОЛИНА [8]

III

2001

ПРИМЕЧАНИЯ

  [1] Прототипом Николая Сергеевича является, по всей видимости, Яков Иванович Бунин (рожд. 1837 г.), принимавший участие в Обороне Севастополя юнкером, отличившийся в битве на 3 бастионе в день последнего штурма. В дни молодости И.Бунина он имел чин полковника, в 1902 г. при выходе в отставку, получил чин генерал-майора. («Севастопольцы. Сборник портретов участников 349-дневной обороны Севастополя». Сост. П.Рерберг. Вып.3, СПб., 1907.)

  [2] Тексты писем приводятся по книге А.Бабореко «И.А.Бунин. Материалы к биографии». М., 1967.

  [3] Памятник П.С.Нахимову был открыт в 1898 году.

  [4] Когда через несколько лет Бунин побывал у Л.Н.Толстого в Москве, тот при его представлении вспомнил: «Бунин? Это с вашим батюшкой я встречался в Крыму?..» ( И.Бунин. «Освобождение Толстого»).

  [5] Ив. Бунин. «Под открытым небом. Стихотворения», М., 1998.

  [6] «Крым в русской поэзии», составитель А.Маркевич, Симферополь, 1902.

  [7] Вероятно, это станция «Чатал-кая», что стояла на 21-й версте от города.

  [8] Это стихотворение в измененной редакции и под названием «В Крыму» помещено в сборнике «Под открытым небом».

  [9] Здесь Бунин говорит о пирамидальных тополях.

[10] Два первых стихотворения цикла приведены (без указания источника) в антологии «Крым. Поэтический атлас» / Сост. А.Рудяков, В.Казарин. - Симферополь: Таврия, 1989, С.65.

[11] В антологии А.Маркевича дана другая редакция этого стихотворения.

Если Вас заинтересовал этот материал, Вы можете прислать заявку на печатную версию.