Путешественник всегда немного изгой. За ним
Клубятся костры кочевников, пепел несется…

бихингоу – большая, текущая с востока на запад, река на юге Таджикистана, отделяющая горы Алая от Памира. Тавиль-дара – главный населенный пункт в ее долине. Название этого большого селения в последние годы не раз звучало в СМИ. Увы, не о красоте гор, ни о памятниках древней культуры слышали мы, а о боевых действиях, о заложниках и жертвах. Тем, кто там не бывал, эта информация не создавала никакого образа, а я живо представляла себе наиболее вероятные места боев, расположения баз “боевиков”, их движение по тропам., ибо двенадцать лет назад мы прошли по этой реке. Тогда ничто, казалось, не предвещало драматического будущего, хотя… Но об этом потом, а пока мы летим на маленьком самолетике из Душанбе в Тавиль-дару. Под нами – бурный Вахш, а вот и место, где он образуется из двух рек: ранее знакомого нам Сурхоба (там мы были десятью годами раньше) и Обихингоу. Тавиль-дара расположена привольно на левом берегу Обихингоу, есть почта (туда мы заходим получить три десятикилограммовые посылки с продуктами, посланные себе из Ленинграда), чайхана (её мы тоже посещаем); самолеты из Душанбе делают в день несколько рейсов. Нам же надо через мост на правый берег, к дороге. Это – Памирский тракт, но через 5-7 км он берет круто на юго-восток, на перевал, а нам надо продолжать путь вверх по долине уже по грунтовой дороге. Поскольку дело к вечеру, первый ночлег организовываем (в палатке, разумеется) во встретившемся боковом ущелье. Наутро – в путь. Первая цель, к которой мы стремимся, - сейсмостанция “Лянгар”, это еще около 25 км. Иногда туда идут машины, но нас догнал лишь один “газик”, который согласился подвезти часть наших вещей. Начальника станции Эрика Зайберта все знают и уважают (в штате у него – его жена Люда, радист и гостеприимная хозяйка). В его доме находят приют водители, туристы, паломники. Проходим кишлак “Лянгар” – последнее селение из ныне существующих. Далее будут только руины (в 70-х жителей переселили на равнину, “на хлопок”, не спросив, хотят ли они быть ближе к благам цивилизации). “К Эрику” (именно так обозначается всеми это место) приходим уже в темноте, набравшись за день впечатлений от дичающих урюковых садов, разноцветья горных пород, кое-где ослепительно желтых, от птиц с синими крыльями (их здесь называют “синегалки”). Хозяева угощают нас, совсем незнакомых, удивительно вкусными молочными продуктами и укладывают спать тут же на полу. Назавтра – в путь на завальное озеро на реке Писаду, левом притоке Обихингоу. С сейсмостанции нас сопровождает большая собака Памир. Вот мост и развалины кишлака. Поскольку нет еще акклиматизации, идем медленно, особенно, когда начался подъем на плотину. И так-то растительности было немного, а тут и вовсе - голый камень. Муж шел впереди, потом подождал меня, пошли рядом. Вдруг сверху на нас покатился камень, хотя склон не отвесный. Поскольку Памира рядом нет, решаем, что это его “проделки”. Через некоторое время выходим на пологий участок (трава и отдельные камни) и прямо перед собой метрах в пятнадцати видим огромного светлокоричневого, медведя. Нас он не замечает; продолжая переворачивать камни в поисках муравьиных яиц, идет в нашу сторону, хотя мы негромко переговариваемся, решая как поступить. Уйти в другую сторону? А вдруг сочтет это бегством. Единственное наше оружие – крик. Его и применяем. Медведь поднимает наконец голову… и пускается наутек. Осматриваемся: впереди озеро (по его краю, траверсируя склон, и убежал зверь). Вспоминаем, что ведь видели на пути перевернутые камни, но не придали этому значения. Более того, муж рассказывает, что, идучи впереди меня, видел над собою медвежонка, который был ну совсем как плюшевый с умилительными ушками. Ничего себе! Так это была медведица, и она убежала не поинтересовавшись где её ребенок! Да, повезло нам. И тут к нам прибегает радостный Памир. Он-то учуял зверя и ушел подальше, не то, что мы. Ночуем на морене у озера. Оно не живописно. Возможно, что интереснее второе, верхнее, но идти к медведице не хочется.

Поскольку мы планировали четырехдневный выход, спустившись идем в цирк р. Обинисай на правом берегу Обихингоу. Поначалу (также от развалин кишлака) есть хорошая тропа; видимо, это место ранее использовалось для выпаса скота. Теперь мы уже внимательнее смотрим вокруг и кое-где на тропе замечаем круглые пятипалые следы. Преодолев прорванную рекой плотину (в обход, траверсируя осыпь), попадаем в сказочно красивую “равнину” с цветами и травами (от иван-чая до Золотого корня) и изумительно красивыми горами: черные замки с множеством зубцов вперемежку с ослепительно белыми снегами. И назад вид на величественный Дарвазский хребет впечатляет. Душой и телом отдохнули мы тут в полной тишине и одиночестве.

И вот мы снова проводим ночь у Эрика с тем, чтобы назавтра выйти в очередной маршрут. На сей раз мы идем к Мазору – мавзолею святого, расположенного на реке Обимазор, левом, самом мощном притоке Обихингоу. На двухдневной пути нам встретятся паломники, туристы, развалины кишлаков и люди, пришедшие на свои пепелища (многие хотели бы вернуться и пытаются это сделать). А вот и раздвоение ущелья. Обихингоу идет на северо-восток, к главным семитысячникам Советского Союза. Здесь кончается грунтовая дорога. Мы же через самодельный, бог из чего сооруженный широкий и длинный мост (поток бурный, мутный, буросерый, мощный), переходим на мыс, образуемый слиянием упомянутых рек. Это –Верхний Сангвор. Выбираем очень ровную площадку и останавливаемся на ужин и ночлег. Видно, что тут было жилище: стоят старые яблони и огромные пирамидальные тополя. Одна из хижин вблизи нас приспособлена под летнее жилье. Хозяева заняты заготовкой сена. Живописно идут по горбатому мосту ишаки с тюками сена выше их. Муж идет “представляться”. Вскоре нам наносят “ответный визит”. “Хорошее место?”, - спрашивает подошедший. “Да, очень”. “А ведь здесь стоял мой родной дом”, - с горечью говорит наш “гость”. Становится неловко, тем более, что днем при встрече с чабаном мы слышали проклятья в адрес Хрущева, который под видом повышения рентабельности животноводства и заботы о досуге крестьян, лишил в 60-х их личных коровенок, баранов, в общем последней возможности иметь хотя бы иногда в рационе мясную пищу, и положение с тех пор так и не выправилось. Но в целом люди настроены к нам дружелюбно. Встречные паломники предлагают нам кусок своей лепешки (они налегке идут: 1-2 лепешки в маленьком узелке на палке через плечо, стеганный халат заменяет им спальник). В свою очередь, на привалах мы приглашаем их к чаю, все соглашаются.

Наутро намечаем дойти до Мазора. Ущелье реки Обимазор довольно узкое, мощные хребты с двух сторон формируют его, снежные вершины спрятаны от нашего взора ближними горами. Но что это блестит впереди прямо по ходу? Еще несколько часов нам нужно, чтобы понять, что это – купол Мазора, т.е. мавзолея. И вот наконец мы у него. Это сооружение из кирпича с квадратным основанием, высотой 3,5-4 м, со стороны входа – две башенки. Купол перекрыт свежим оцинкованным железом. Около мавзолея – родник и березовая роща. Нам говорили, что этот святой жил и проповедовал тут. Очень низкий вход-лаз. Сняв обувь, влезает сначала муж, потом приглашает меня. В камере на высоком постаменте – саркофаг, как египетский, только глиняный (или глиной обмазанный). Какая-то напряженная обстановка. Выходим, обуваемся, осматриваемся. Рядом – остатки большого поселения, четко видны бывшие улицы; напоминает все это археологические раскопки, например, в Херсонесе под Севастополем. Располагаемся в тени у родника на обед, но ощущение тревоги, дискомфорта не проходит. Кажется, что кто-то напряженно на тебя смотрит, хотя вокруг не видно никого. Обменявшись такого рода впечатлениями, решаем уйти. Спускаемся к реке и проходим немного вперед к мощному притоку, вырывающемуся из каньона вблизи Мазора. Видим, что в обход каньона, вверх идет четкая тропа, за каньоном проглядывает обширный снежно-ледовый цирк, Что за тропа, старая ли, скотоводческая, или нынешняя, тогда кто там, что там? Но разведывать нет никакого желания (и не в медведях дело). Впервые начинаешь думать: вот была тут страна с веками выработанным укладом и навыками; то тут, то там видишь одичавшие поля злаков, льна (его сеяли для масла). А какие огромные усилия были предприняты для ирригации: по отвесным склонам на километры идут ныне разрушающиеся и сухие арыки с боковых притоков. Все это порушено не врагом, а властью, ничего в этой их жизни не смыслящей, и непонятно во имя чего. Да, в долинах люди получили, возможно, чуть больше цивилизации, но лишились чувства индивидуальности и гармонии с природой, да и труд на хлопке, обработанном гербицидами, очень вреден. А в их родовых домах теперь осенью медведи устраивают “зимние квартиры”.

Вернувшись к Эрику, мы совершаем “паломничество” к еще одной святыне, совсем близко. Это очень высокий грот, вход в который в точности повторяет входы в мусульманские храмы, ну, например, те, что стоят на площади Эль-Регистан в Самарканде. А перед входом – родник. Живет в гроте сторож с очень своеобразным лицом, он часто спускается для чаепития и бесед к Эрику. Понимая свою некрасивость, сам называет себя (для нас) “шампанский мужик” (т.е. как шимпанзе; сходство действительно большое). Под простотой трудно понять его сущность, но она сложная. Что он думает, зачем здесь? А тем временем на роскошных машинах к Мазору последовали высшие люди таджикского духовенства, вальяжные, но вежливые. Проводим последнюю ночь “у Эрика”. Ужинаем вместе с немецкими туристами, судорожно вспоминая немецкие слова. Они занимают “наш” пол, нам остается место на улице. Ночь ясная, звездная, ближе к утру луна светила очень ярко; кони бродят кругом.

Наутро забираем все вещи и отправляемся вниз по реке. Наша цель – известный еще русским первопроходцам перевал Гардани-кавтар (“крыло голубя”), поворот к нему недалеко отсюда. Тропа четкая, ведь за перевалом расположено обширное нагорье Тупчёк, которое многие века, а, может, и тысячелетия используется животноводами для летних выпасов. В этом году стада уже спустились в долину на стрижку, так что там нет никого, зато есть тропа, а на местах стоянок – кострища с еще свежим пеплом и какие-то щепки, головешки (леса здесь нет). Некоторое беспокойство вызывают отчетливые следы медведицы с медвежонком, которая тоже прошла недавно на Тупчек. Ночевали под перевалом; холодно, ветрено, вокруг снежные горы высотой 4400-4500 м, много ручьев, поляны с диким луком. Сделали чай на готовом старом кострище.

Рано утром пошли на перевал. Снег справа от седла действительно напоминает распростертую птицу. Хотя ветер сильный, мы все же варим чай (на сухом спирте), много снимаем. После спуска приходится преодолевать реки. Первую, ту, что нам по колено, мы прошли спокойно, а вот когда подошли к мощной реке Пулисангин (кажется, это – “бешенный”), пришлось подумать. Муж нашел близко расположенные огромные камни, переправился, на веревке перетащил рюкзаки, а потом я чудом перепрыгнула. За рекой начинается место со сравнительно пологим рельефом, поросшее травой, называется оно Малый Тупчек. Здесь мы останавливаемся на очередной ночлег, вторгнувшись в страну больших, рыженьких, толстеньких сурков. Сразу по несколько штук видим их. Вокруг немало снеговых пятен, хотя середина августа - высоко всё-таки 3000 м.

Но наша цель – Большой Тупчек, от которого уже недалеко до долины Сурхоба. Но для этого нужно переправиться еще через одну реку. На следующее утро подходим к этой реке по тропе, но моста нет, хотя на противоположном берегу тропа широкая; видимо, мосты сняты только что чабанами. Безуспешно ищем брод, сначала вместе, потом муж оставляет меня на крутом спуске одну, а сам уходит на разведку выше по течению. Смущают многочисленные медвежьи следы, поэтому я на всякий случай периодически громко заявляю о своем присутствии. Вдруг я слышу шум шагов со стороны, откуда появление мужа маловероятно. Смотрю – ко мне идет средней величины медведь. Я кричу, бренчу палкой по кружке, что болтается у кармана рюкзака, но он будто не слышит и идет ко мне. Стою, мне некуда деться. Только подойдя на расстояние 5-6 метров, зверь соизволяет прислушаться к моим крикам и убегает. Возвращается муж, переправу он не нашел, поэтому принимаем решение вернуться. Ночуем на бывшей чабанской стоянке в небольшой впадине. Кострищ тут несколько, и щепки находятся (леса-то нет!) – это хорошо, хуже, что много хлама “кочевников”: кусочки ткани и войлока, осколки пиал. В сумерках из борта впадинки бесшумно вышла на охоту темная лиса. Только тут мы заметили отверстие норы совсем близко от палатки..

Главная забота с утра – как мы переправимся через Пулисангин? Идучи вперед, при переправе пришлось делать прыжок с высокого гладкого закругленного камня на низкий. Обратно запрыгнуть невозможно. Сблизившись с рекой, обнаруживаем хороший снежный мост ниже прежней нашей переправы. Им и пользуемся, облегчение невероятное.

Через день мы вновь на Обихингоу. Идем вниз, но какая разница в психологическом восприятии! Тогда мы совсем ничего тут не знали, но восхищенно на все реагировали. Теперь многое видим ранее не замеченного, но все воспринимается спокойнее. Путь с почти пустыми рюкзаками простой, но длинный (всего прошли мы в этом походе более 200 км). На стоянках варим компоты из облепихи, растущей над водой, так что ее корни постоянно орошаются, и из красной ягоды чабар (вроде мелкой вишни), растущей на кустах на сухих склонах. А там уж и урюковые деревья появились. Последний кусок пути, по Памирскому тракту, проехали на грузовике. Вскоре за Тавидь-дарой дорога стала суровой: хребты, Дарвазский и Петра Первого, “боками” своими устремились друг к другу. Во второй половине дня прибыли на широкое место слияния Обихингоу и Сурхоба. Здесь – гостиница для водителей, при ней столовая, магазин. Палатку ставим поблизости, на гальке, устраиваем проветривание вещей, стирку. Завтра из расположенного в нескольких километрах аэропортика Комсомолабад собираемся улететь в Душанбе.

А пока с ностальгическим чувством вглядываемся в долину Сурхоба. Там начиналось наше знакомство с горами Средней Азии. Прилетев впервые в Душанбе в 1967 году с целью присоединиться к группе, идущей в Фанские горы (см. “Короткое слово - Фаны”), мы решили неделю провести самостоятельно. Так как не знали ничего, посмотрели в аэропорту расписание местных авиалиний. Понравилось слово Таджикабад, вот туда и купили билеты. На посадку стюардесса чинно вела нас и таджика с девочкой. Оказалось, что наш самолет - четырехместный (чешская “Морава”). Летели мы низко, иногда казалось, что сейчас в гору врежемся. Пилот демонстративно ставил иногда машину на автопилот и читал газету. Долина Сурхоба с величественными хребтами (Петра Первого – рядом справа и Алайского – на противоположной стороне) до сих пор в памяти.

А самым значительным был поход в крохотное (8 “дворов”) селение Алмалык вблизи мощного ледника, спускающего почти к полям, сбоку которого - красное озеро с плавающими айсбергами. И над всем этим – заснеженная остроконечная вершина (почти 4800 м). Как гостеприимны были хозяева – красивые и очень разные потомки древних народов. Одного, с широким лицом и окладистой бронзовой бородой, мы прозвали ассирийцем, кто-то был ближе к узбекскому типу, а один изумлял своими голубыми глазами; женщин мы почти не видели. Главное здание – школа (две комнатки), она же –клуб и гостиница, где нас и поселили. Тут же жил и старый священник, с которым они совершали вечерние молитвы (нас приглашали оставаться при этом). Оттуда мы совершили вылазку вверх по речке до другого ледника. Последние несколько километров шли по мощному снежному перекрытию над рекой. Тут произошла “встреча” со снежным барсом – мертвым, на снегу; почтили его минутой стояния. Когда двинулись в обратный путь, оказалось, что солнце собралось спать. Ночь наступила быстро, и мы оказались в полной темноте, без вещей. Вскоре увидели путеводный огонек школы Алмалыка, но вдруг прямо по ходу раздался оглушительный и многоголосый лай. Это - алмалыкские собаки, которым полностью доверена местная отара баранов. Серьезно. Бросаем палки, которыми мы пользовались как слепцы, раскрываем ладони, вывернув их наружу и идем не торопясь, По лаю понимаем, что собаки стоят с двух сторон, идем как в коридоре, но не видим ни их, ни баранов. Умные животные, они знали, видимо, что мы приняты хозяевами, видели нас утром; никто не воспользовался своим правом сильного, они просто добросовестно работали.

Еще из Таджикабада мы ходили вверх по Сурхобу на эффектно торчащую горку, покрытую кустами цветущих пионов. На неё-то, оказывается, и вывела бы нас дорога с Тупчека, если бы удалось туда попасть. Мы не знали тогда, что высокая укропоподобная трава юган ядовита. Валялись на ней, а потом тело наше покрылось бурыми водянками. А назад в Душанбе мы тогда летели на ИЛ-14 из Гарма, сердца Каратегина, одного из “опорных пунктов” древнего Шелкового пути. Увы, он тоже поминался в 90-х в связи с таджикской гражданской войной. Мы переписывались несколько лет с жителями Алмалыка, даже уже потом, когда их всех переселили “на хлопок”, получили приглашение на свадьбу одного из сынов. Удачный кинофильм этого первого, случайного, подаренного нам судьбой горного среднеазиатского путешествия, оказавшегося очень значительным, сохранился у нас.